Инцест
Инцест (лат. in, «не» и castus, «благопристойный»), кровосмешение, т. е. брак или половая связь ближайших кровных родственников или — в расширительном смысле — всякий интимный союз людей, слишком близких по принятой классификации, в повседневной практике нарушающий нормы экзогамии, представлен в мифологии разнообразными сюжетами, различающимися по характеру родственных отношений (Инцест родителей и детей, брата и сестры, свойственников и т. п.) и по ситуации. Во времени мифическом совершаются межродственные браки, которые не являются нарушением норм: это прежде всего — браки первопредков, представляющих собой единственную пару на земле (ср., напр., брат и сестра Фу-си и Нюй-ва, брат и сестра Олорун и Одудува, дети Адама и Евы), так что происхождение богов и (или) людей зависит от их по необходимости кровосмесительного союза — сакрального Инцеста (известны также «повторения» этой ситуации, когда от Инцеста происходит новое поколение людей после «конца света» или подобных катастроф, ср. Лот и его дочери). Эта ситуация «непреступного» Инцесту соответствует снятию брачных и иных запретов в наиболее важных ритуалах, и с ней как с прецедентом связаны инцестные браки в различных царских традициях (напр., у фараонов, у инков; такие браки могли существовать на практике или быть просто этнографической легендой; легенды такого рода весьма характерны и для случаев осуждаемого Инцеста: один из частых способов описания варварства чужого этноса — это приписывание ему беспорядочных браков, не связанных табу Инцестов). С другой стороны, в архаичных мифологиях представлены и сюжеты, в которых Инцест запретен, а также варианты, где один и тот же герой совершает сакральный Инцест как первопредок и запретный и наказуемый Инцест как трикстер (ср. Ворон). В «социогенных» мифах, объясняющих возникновение экзогамии, неудачному браку на родной сестре противопоставляется кросскузенный брак или брак с «чужой» женщиной (ср. историю женитьб Эмемкута в мифологии коряков и ительменов). В героических мифах Инцест служит проявлением повышенного эротизма героя, указывает на его особую силу, но одновременно является и нарушением табу — инцестуальные действия могут быть мотивацией временного изгнания героя из социума, трудных задач, поставленных ему отцом, и т. п. (см. Инициация и мифы).
Наиболее характерный тип инцестного сюжета в развитых мифологиях связан с отношением к Инцесту как к преступлению, стремлением избежать его и всё-таки совершением Инцеста, чаще всего по неведению. Это подразумевает наличие в сюжете сложной системы обоснований случившегося, часто включающих предсказание Инцеста и попытки предотвратить его. Если речь идёт об Инцесте матери и сына, сюжет предполагает их разлучение, влекущее за собой неузнавание при встрече, следствием чего и становится Инцест, как в классическом примере мифа об Эдипе. Несколько разнообразнее варианты Инцеста брата и сестры, который (как в мифе о Сатане и Урызмаге или в русской балладе о Василии и Софье) не обязательно предполагает неведение (но ср. в той же традиции русских баллад — «Братья-разбойники и сестра»: братья нападают на путешественников, убивают мужа и овладевают женой, которая оказывается их сестрой).
По количеству теоретических интерпретаций Инцест превосходит, видимо, все другие мифологические темы. Попытки найти объяснение этому сюжету в исторической или этнографической действительности (напр., в групповом браке, само существование которого теперь подвергается сомнению) явно не соответствуют материалу, т. к. инцестный сюжет связан именно с нарушением запрета или отнесён к мифическому времени. Миф выступает в качестве коллективного «фиктивного» опыта, мысленного эксперимента, рисующего последствия нарушения табу и таким образом демонстрирующего «от противного» необходимость его соблюдения. Особенно существенную роль играл инцестный сюжет в психоаналитической теории З. Фрейда, рассматривавшей его как реализацию в мифе подсознательного инцестного стремления, эдипова комплекса, который признавался универсальным (универсальность его уже в 20-х гг. опровергал английский этнограф Б. Малиновский). Ряд важных соображений об Инцесте (главным образом на материале мифа об Эдипе) высказывался В. Я. Проппом, К. Леви-Стросом, американским учёным Т. Тернером. Однако важно отличать интерпретацию конкретного греческого мифа об Эдипе и темы инцестного брака матери и сына в мифологии вообще. Отличительная особенность эдипова сюжета (и близких к нему версий в других традициях, напр. в мифах бразильского племени бороро) — неразрывная связь Инцеста и отцеубийства («переоценки» кровного родства в мотиве Инцеста и «недооценки» родственных отношений в мотиве отцеубийства, по Леви-Стросу, существенной не только для данного мифа, но и для более широкого его контекста — всей истории рода Кадма). Между тем в ряде сюжетов эта связь не обнаруживается, и отец устраняется из сюжета каким-либо иным способом (он может быть мёртв к началу действия, как в сербской легенде о Симеоне-найдёныше, уйти в паломники или монахи и т. п.) или даже вообще остаётся живым участником сюжетного развития (миф об Амма и его сыне Йуругу у западносуданских догонов). Важнее другое сочетание мотивов, которое в эдиповом сюжете отсутствует: сын, совершающий Инцест с матерью, часто оказывается плодом Инцеста брата и сестры (ср. католические легенды о папе Григории) или отца и дочери (легенды о святом Альбане и некоторые сюжеты в «1001 ночи») — разные виды Инцеста тяготеют к объединению в один сюжет. Связь Инцеста с отцеубийством побуждает исследователей рассматривать его как интерпретацию обычаев престолонаследия (убийство старого царя новым, при котором мать оказывается лицом, передающим право на престол через брак, — В. Я. Пропп) или отношений поколений (вытеснение старшего поколения младшим — Т. Тернер). В какой-то мере Инцест, конечно, связан с этими темами; например, престолонаследие присутствует как одна из важных тем в таких модификациях сюжета, как миф о Федре и Ипполите (ср. сюжет с участием Шируйя в «Хосров и Ширин» Низами), где фигурирует Инцест со свойственником (в некоторых случаях намерение Инцеста или ложное обвинение в нём, ср. историю Сванхильд и Рандовера в «Саге о Вёльсунгах»), причём там, где свойственником является не мачеха, а жена брата, — это всегда жена старшего брата (как в древнеегипетской «Повести о двух братьях»). Ср. также связь Инцеста с темой власти в таких поздних филиациях мифа, как «Царь Эдип» Софокла.
Существенные моменты, которые следует учитывать в анализе поздних форм инцестных сюжетов, — это их связь с мотивом предсказания об опасности родителям со стороны ожидаемого ребёнка (легенда об Андрее Критском, украинские и финские сказки) и часто с мотивом общественного бедствия: сначала герой спасает народ от бедствия (Эдип и Сфинкс), но впоследствии весь коллектив наказывается другими напастями за преступный брак героя. Неведение своего происхождения, следствием которого становится Инцест, антиномически связано с особым знанием или мудростью, которыми наделён герой, — это относится не только к загадкам Сфинкс, но и, например, к сказкам о предотвращённом Инцесте (человек понимает язык птиц, подслушанный им разговор птиц предотвращает Инцест). Вообще любое нарушение табу может указывать на подлинное избранничество (как и другие отклонения от нормы, ср. гомосексуальную связь шамана и его божества), а равно и на ложное самообожествление. Как всякое нарушение табу, Инцест обладает определённой амбивалентностью: герой, совершивший Инцест, может эволюционировать к крайним степеням добра (к святости, например история папы Григория) или же — зла (ср. введение Инцеста в славянские биографии «Юды» — Иуды). Инцест связан также с противопоставлением цивилизованного человеческого общества дикому (отсюда и помещение сакрального Инцеста в «начало времён») и, по мнению Леви-Строса, с отрицанием «автохтонности» происхождения человека (однополости воспроизводства, вырастания из земли). Психоаналитические интерпретаторы со своей стороны усматривают в Инцесте мотив «возвращения в утробу» и видят в нём главный смысл эдипова комплекса.
Лит.: Аверинцев С. С., К истолкованию символики мифа об Эдипе, в сб.: Античность и современность. К 80-летию Ф. А. Петровского, М., 1972; Топоров В. Н., О структуре «Царя Эдипа» Софокла, в кн.: Славянское и балканское языкознание. Карпато — восточнославянские параллели. Структура балканского текста, [в. 4], М., 1977; Пропп В. Я., Исторические корни волшебной сказки, Л., 1946; его же, Эдип в свете фольклора, «Учёные записки Ленинградского государственного университета», No 72. Серия филологич. наук, в. 9, Л., 1944; его же, Фольклор и действительность, М., 1976; Левинтон Г. А., К проблеме изучения повествовательного фольклора, в сб.: Типологические исследования по фольклору. Сб. ст. памяти В. Я. Проппа, М., 1975; Ярхо Б., «Эдипов комплекс» и «Царь Эдип» Софокла (О некоторых психоаналитических интерпретациях древнегреческой трагедии), «Вопросы литературы», 1978, No 10; Lйvi-Strauss С., The structural study of’ myth, в его кн.: Structural anthropology, N. Y., 1963, в рус. пер.: Леви-Стросс К., Структура мифов, «Вопросы философии», 1970, No 7; Meletinskij E. M., Die Ehe Im Zaubermдrchen, «Acta Ethnographica Academiae Scientiarum Hungarical», 1970, t. 19; Malinowski B., The sexual life of savages in North-Western Melanesia, L., 1929; Turner T. S., Oedipus. Time and structure in narrative forms, в кн.: Forms of symbolic action, Seattle — L., 1969; Jakobson R., Linguistics in its relation to other sciences, в сб.: Actes du X-e congrиs international des linguistes, t. 1, Bucarest, 1969; Rank O., Das Inzestmotiv in Dichtung und Sage, 2 Aufl., Lpz. — W., 1926; Mullahу Р., Oedipus-Myth and complex, N. Y., [1955]; Lessa W. A., Oedipus-type tales in Oceania, «Journal of American Folklore», 1956, v. 69, No 271; Stephens W. N., The Oedipus complex. Cross-cultural evidence, Glencoe, 1962; Rуheim G., Psychoanalysis and anthropology, N. Y., 1950; Simonis J., Claude Lйvi-Strauss ou la «passion de l’inceste». Introduction du structuralisme. P., [1968]; Levi-Makarius L., Le sacrй et la violation des interdits, P., 1974.
Г. А. Левинтон